Вначале его ужасало, что замужние женщины легко идут на измену, что брачные обеты для них — пустые слова, что они готовы очертя голову вступать в любовные отношения с любым мужчиной, пробудившим в них интерес.
Он ужасался, а вместе с тем неизменно потворствовал их неверности и принимал дары, предлагаемые столь легко и свободно.
Увы, человеку это свойственно!
Однако в глубине души он страдал оттого, что у его идолов были глиняные ноги, оттого, что ни одна женщина не могла удержаться на пьедестале, предназначенном ей самой природой.
И подсознательно он подходил к женщинам, которыми увлекался, с теми мерками, какие воспринял от матери.
Когда она умерла, Тейдон понял, что ни одна женщина не займет ее место у него в душе.
После ее смерти он чаще и легче стал вступать в любовные связи, которые, начинаясь со страстного увлечения, скоро теряли для него всякий смысл и оставляли после себя только скуку и разочарование.
Теперь он понял, что искал не только любви, которой дарила его мать и которая была невосполнима, но и любви, которой мать любила его отца.
Только встретив такую любовь, он мог бы жениться и обрести надежду на счастье.
Именно поэтому он отчаянно боялся ошибиться, именно поэтому твердил своему другу Д'Арси Чарингтону, что женитьба — не для него.
Тейдон считал, что никогда ему не встретить женщину, похожую на его мать, женщину, чей характер и личность дадут ему желаемое.
Женщину, которая полюбит его всем сердцем. Для которой другой мужчина в ее жизни невозможен.
Лорд Сэйр часто вступал в любовную связь с дамами, у которых были вполне добропорядочные мужья.
Он способствовал распаду многих браков, пусть не публичному разводу, но распаду, так сказать, внутрисемейному, и слишком хорошо знал, чего следует опасаться и избегать в личной жизни.
«Никогда, — клялся он себе, — никогда, никогда не женюсь я на женщине, которая станет заводить бог весть какие знакомства у меня за спиной или обманывать меня с моими лучшими друзьями. На женщине, способной заводить интрижки в мое отсутствие, пошло грешить в чьих-то чужих домах и, уж конечно, в моем собственном».
Жившая в нем порядочность, некий идеализм заставляли его возмущаться, когда женщины, твердившие ему о своей любви, издевались и смеялись над своими мужьями.
Он питал отвращение и к таким, как леди Элвинстон, — к тем, кто пренебрегает своими обязанностями по отношению к собственным детям и подает этим детям дурной пример.
Все это вкупе и внушало лорду Сэйру страх перед браком, страх обречь себя на безвозвратный путь, в конце которого — отчаяние.
Теперь, когда все, что он испытал в жизни и что чувствовал, прошло перед его мысленным взором, он вспомнил вчерашний поцелуй в саду.
Всю ночь он вспоминал мягкость губ Бертиллы и трепет ее тела, прильнувшего к нему.
Он понимал, что чувство, охватившее их обоих, было совершенно иным, чем все испытанное им до сих пор.
Бертилла была красива иной красотой, нежели все женщины, каких ему довелось знать.
Между ним и Бертиллой было нечто более глубокое и значительное, чем только желание, которое она возбуждала в нем.
Он чувствовал что-то еще и знал, что оно священно, но не смел облечь это в слово.
Бертилла была очень молода и неопытна, но обладала чувствительностью, порожденной не чисто физическими, а духовными ее свойствами.
Всего несколько недель назад лорд Сэйр и вообразить себе не мог подобных мыслей.
Он дал и получил тысячи поцелуев, но среди них не было ни одного, похожего на вчерашний. Поцелуя, на который Бертилла откликнулась всем своим существом.
Она отдала ему свою душу — дар, какого ему никто не предлагал до сих пор.
В то же время она пробудила в нем давно, казалось бы, угасшее его качество — идеализм.
Он снова ощутил себя рыцарем, способным сражаться за честь дамы и любящим в ней не только земное, но и божественное ее естество.
«Именно это я искал всю жизнь», — сказал он себе.
Казалось невероятным, что оно было совсем рядом — протяни руку и дотронешься, а он осознал свершившееся чудо, когда оно исчезло.
Не сознавая, что он делает, лорд Сэйр встал с кресла и подошел к краю веранды.
— Куда же вы, лорд Сэйр? — спросила миссис Хендерсон.
Лорд Сэйр так погрузился в свои размышления, что совсем забыл о ней.
Теперь, желая утвердить себя в своем намерении, он ответил ей правдиво и твердо:
— Я отправляюсь в Саравак!
Пароход, пыхтя, прокладывал себе путь сквозь ночь, а Бертилла, лежа без сна, думала только о лорде Сэйре.
Снова и снова вспоминала она его объятия, его поцелуй, от которого она вся затрепетала.
Она не чувствовала, что в ее каюте, маленькой и грязноватой, душно и жарко; в эти минуты она даже не испытывала страха перед тем, что ей предстоит.
Она знала, что, покинув этого человека, оставила с ним свое сердце
Она знала, что больше никогда и никого не полюбит, и была уверена, что принадлежит к числу тех женщин, которые любят раз в жизни.
Больше она уже не станет — да и не сможет! — рисовать в воображении будущего мужа, как делала это прежде: отныне и навсегда ее мыслями и чувствами владеет единственный в мире мужчина.
— Я люблю его! — шептала Бертилла.
Она говорила об этом Тейдону; слова не могли выразить всю силу ее чувств.
Поднялась она с зарей; умылась и оделась как можно аккуратнее, насколько позволяла крохотная каютка, чуть ли не до потолка заваленная ее вещами.
Она подумала, что даже толком не поблагодарила миссис Хендерсон за ее доброту и за то огромное количество одежды, которое едва уместилось в трех кожаных чемоданах.